Бизнес-сообщество как бассейн рекрутирования политической элиты постсоветской Литвы

Смирнов Вадим Анатольевич, кандидат политических наук, старший научный сотрудник БФУ им. И. Канта

В статье анализируется процесс формирования политической элиты Литовской Республики после распада Советского Союза через призму нарастающего присутствия выходцев из бизнеса во властных кругах. Влияние выходцев из предпринимательского сообщества на политический процесс рассматривается с помощью концепции «внутренних кругов». Автор отмечает, что если в начале 1990-х гг. в политической жизни Литвы доминировали представители гуманитарной интеллектуальной элиты, то с течением времени бизнес нарастил влияние на политический процесс не только путем прямого вхождения в политический истеблишмент, но и через другие каналы, включая спонсирование партий.

Ключевые слова: элита, бизнес, рекрутирование, Литва, политический процесс.

Business-community as a source for recruitment of political elite in Post-Soviet Lithuania

Vadim А. Smirnov, candidate of political Sciences, senior researcher at ikbfu. I. Kant

The author analyzes the process of the formation of the political elite of the Republic of Lithuania after the collapse of the Soviet Union in the light of the growing presence of representatives of business in ruling circles. The influence of people from the business community in the political process is described through the concept of “inner circles”. The article claims, that although in the beginning of the 1990s the political life in Lithuania was dominated by intellectuals, representing Humanities and artistic elite, through time business increased its impact on political process not only directly entering political establishment, but also through other channels, including sponsorship of parties.

Key words: elite, business, recruitment, Lithuania, political process.

Распад Советского Союза наряду со значительным «вымыванием» представителей номенклатуры из властных групп запустил процесс масштабной структурной перестройки правящих кругов, включающей в себя смену каналов и механизмов элитного рекрутирования. Если в первые годы провозглашения независимости на лидирующих позициях оказались «политики морали»[1] (выходцы из сферы культуры, науки, искусства), которые в случае балтийских республик были, по сути, народными трибунами, стоявшими у руля народных фронтов, то впоследствии от принятия ключевых политических решений они были оттеснены — более востребованным бассейном рекрутирования политической элиты оказалось бизнес-сообщество.

Традиционным подходом к рассмотрению вопроса о роли бизнеса во властных структурах является модель трансформации «аппаратчиков» в миллионеры^[2], основывающаяся на классической концепции конвертации капиталов П. Бурдье: «аппаратный» (политико-административный) вес в советский период конвертируется в финансовые ресурсы в условиях Нового времени. Данный тезис свое обоснование нашел, в частности, в работах венгерского ученого Э. Ханкисса^[3] и польской исследовательницы Я. Станишкис^[4].

Они отрицали наличие глубоких структурных изменений в составе правящих элит, рассматривая в качестве базисного тезис о «превращении власти»: члены коммунистической номенклатуры осмысленно пошли на смену режима, конвертировав свой политический капитал в ресурсы частной собственности. Ученые пришли к выводу, что значительной циркуляции элит в регионе Центральной и Восточной Европы не произошло. Структурные перестановки имели место лишь в рамках сообщества лиц, уже обладавших значительной властью на момент начала политических реформ.

Так, Э. Ханкисс полагал, что правящая элита оставалась практически не затронута кардинальной трансформацией общества. На вершине политической пирамиды менялись лишь принципы легитимации, что позволило членам номенклатуры конвертировать политическое влияние в экономические ресурсы и тем самым удержаться во власти. Э. Ханкисс использовал понятие «большой коалиции», чтобы описать слияние высшего звена политиков, управленцев и собственников, которые сумели сохранить за собой власть в изменившемся обществе.

Особая роль бизнеса в процессе принятия политических решений не принималась исследователями единодушно. Если Ч. Линдблом указывал именно на привилегированное положение бизнеса, от действий которого зависит прочность власти элитных групп[5], то, например, Д. Вогель утверждал, что бизнес не может считаться уникально привилегированной группой, так как «в природе, масштабе или величине власти, которой он обладает, нет ничего такого, чего нельзя было бы учесть в рамках искушенной политики групп интересов»[6].

Однако в то же время бизнес не может быть назван просто «одной из» групп интересов. Набор возможностей, которыми он обладает в силу доступных финансовых и материальных ресурсов, выделяет бизнес из общего ряда лоббистских структур, позволяя усматривать здесь то, что Д. Тев именует специфической формой контроля над политикой, которая сочетает в себе как признаки «правления предвиденных реакций», так и структурной детерминации. Д. Тев утверждает, что теория структурной власти (в отличие от основных выводов плюралистического подхода) показывает: бизнес занимает особое, «привилегированное положение» в политике с точки зрения степени и способов влияния. Вместе с тем необходимо учитывать предостережение плюралистов о возможности ошибочного, необоснованного приписывания субъекту потенциальной власти[7].

При рассмотрении литовского случая предлагается использовать идею М. Юсима о «внутреннем круге власти»[8], социальном клубе высшего уровня. В этом круге первые лица бизнеса (руководители крупнейших компаний) поддерживают регулярно и, как правило, не всегда публично контакты друг с другом и политическими лидерами (партийными руководителями, парламентариями, чиновниками высшего уровня и пр.). Говоря о роли бизнеса (представителях крупных корпораций) в публичной сфере, М. Юсим указывал на то, что для взаимодействия ими формируются, как правило, относительно сплоченные в рамках всей страны сети[9]. Одни члены такого «внутреннего круга» получают доступ к властным ресурсам, другие — к финансовым.

В литовском случае нельзя говорить о том, что властным группам периода верховенства Компартии противостояла монолитная, организованная контрэлита. Сами литовские исследователи указывают, что в этом отношении события в переломные 1989–1991 гг. в Литве не похожи на процессы в Венгрии или в Польше^[10]. «Саюдис» не был четко организованной политической силой, представляя из себя общественное объединение, которое вобрало в себя представителей различных социальных групп, многие из них имели отдаленное представление о государственном управлении, о политическом процессе.

Во главе первого посткоммунистического парламента Литвы оказались так называемые «политики морали». В период стремительных изменений, во время слома старой коммунистической системы управления именно философы, музыканты, актеры возносились на политический верх, в период annus mirabilis это было типично для многих государств. Спустя всего несколько лет такой же общей чертой стало и постепенное вытеснение «гуманитариев» из сферы практической политики: в одних случаях наблюдался их полный исход из высших эшелонов государственной власти, в других — перемещение на позиции (как правило, советников), которые позволяли «политиков морали» считать уже не прежними народными трибунами, а, скорее, политическими ремесленниками.

По данным литовской исследовательницы элит И. Матоните, в 1990–2008 гг. резко возросла доля депутатов, пришедших в политику из частного сектора (в советское время он формально не существовал). По итогам первых выборов 1990 г. каждый десятый депутат оказался представи­телем частного сектора (это еще не бизнесмены в современном понимании, а юристы из консалтинговых фирм, сотрудники частных предприятий в сфере производства, коммер­ции и оказания ус­луг). В 1996 г. (пик приватизации в Литве уже преодолен) представительство выходцев из экс-номенклатуры на руководящих должностях в экономике достигало 40%^[11].

Относительно мирный характер смены режимов на пространстве Центрально-Восточной Европы создал предпосылки для того, чтобы выходцы из властных кругов прежнего режима смогли без особых угроз для себя попытаться конвертировать политический капитал в экономические активы в новых условиях. Экс-номенклатура далеко не всегда реализовывала исключительно прозрачные схемы передачи государственных предприятий в частные руки, сформировав слой быстро обогащавшихся собственников-рантье^[12]. Это является распространенным для посткоммунистических обществ, однако в случае Литвы количество сомнительных с точки зрения законности приватизационных сделок можно назвать не столь значительным.

И. Матоните, комментируя процесс формирования слоя «политических капиталистов» в Литве, выделяет еще отличительную особенность приватизации по сравнению с другими странами Балтии. Если в Латвии и Эстонии в силу специфической этнической композиции населения представители русских общин потерю своих позиций в политической элите сумели в какой-то мере компенсировать путем конвертации политического капитала в экономический, возглавив в ходе приватизации коммерческие предприятия, то в Литве таких изменений не произошло, так как «на позиции элиты был и оставался литовец»^[13].

Лишь после выборов 2000 г. присутствие предпринимателей в парламенте стало весомым — 39% (55 депутатов из 141). В 2004 г. их доля сократилась до 32%. По данным литовского исследователя, в отношении профессиональной занятости депутатов наблюдается свойственная большинству стран посткоммуни­стического пространства тенденция роста числа управленцев и предпринимателей среди парламентариев: 12,8% в 1990 г., 18,4% в 1992 г., 10,9% в 1996 г., затем рекорд­ные 43,3% в 2000 г., и постепенный спад — 38,3% в 2004 г. и 27,8% в 2008 г. (табл. 1)[14].

Таблица 1

Предыдущая занятость членов парламентской элиты до избрания в Сейм,%

Высокая поляризация населения по экономическим основаниям, сопутствовавшая трансформации литовской социальной структуры, оказывала влияние как на характер политического процесса в целом в независимой Литве, так и на состав политической элиты: одним из основных критериев статусности становится уровень доходов.

Р. Алишаускене приводит данные динамики социальной дифференциации в 1988–1999 гг. (разница между средним доходом 10% неимущих граждан и 10% обеспеченных): разрыв в доходах, составлявший в 1988 г. 4,3 раза, уже в 1992 г. вырос до 11,5 раза, в 1995 г. — до 12,7, в 1999 г. составлял 10,4^[15]. Именно в 1999 г. в Сейме Литвы были официально зарегистрированы первые 2 депутата-миллионера (состояние превышало 1 млн литов).

К 2004 г. количество тех, кто сумел конвертировать свой финансовый капитал в политический и попал в Сейм, выросло до 28 чел., к 2011 г. — до 37 чел. (т.е. каждый четвертый депутат Сейма оказался миллионером). Среди состоятельных парламентариев — представители основных партий: социал-демократы, консерваторы, «трудовики», либералы и прочие. В 2010–2011 гг. общее количество миллионеров в Литве, где средняя зарплата составляет около 2 тыс. литов, оценивалось на уровне 1 тыс. человек, из них свыше трети это представители именно публичного сектора^[16]. На этом фоне возможности вертикальной мобильности литовских рабочих и крестьян крайне скромны. Своих наилучших результатов политической репрезентации они достигали в начальный период обретения Литвой независимости, когда каналы элитного рекрутирования были максимально открыты. Если в 1990 г. в Сейме насчитывалось 3,1% рабочих, крестьян и рыбаков, то в 2000 г. и 2004 г. — 1,4%, в 2008 г. — 2,8%.

Социальная структура парламентской элиты Литвы сильно отличается от соци­альной структуры страны. В частности, представленность некоторых социальных и профессиональных групп повышается, а других — понижается (например, среди парламентской элиты растет доля управленцев и предпринимателей и сокращается доля учителей и юри­стов, в то время как рабочие и крестьяне не имеют представительства в Сейме). На политической сцене появляется все больше управленцев и предпринимателей (эта тенденция может быть в будущем ограничена законодательством, так как пред­приниматели, а также владельцы и управляющие коммерческими структурами могут занимать место депутата только при отсутствии конфликта между частными и пуб­личными интересами)[17].

Анализируя профессиональный состав парламента Литовской Республики, можно отметить, что если в 1992 г. количество директоров предприятий среди депутатов едва превышало 18%, то в 2000 г. достигло своего пика — 43,3%, в дальнейшем постепенно снижаясь до 38,3% в 2004 г. и 27,8% в 2008 г. Аналогичную тенденцию фиксирует и эстонский исследователь В. Петтаи, который, проанализировав профессиональный состав кандидатов в депутаты Сейма Литвы в 1992, 1996 и 2000 гг., пришел к выводу, что если на начальном этапе становления независимости Литвы в политическую элиту могли попасть, скорее, «гуманитарии», то через десятилетие наибольший успех сопутствует директорам компаний и чиновникам^[18].

В этом смысле совершенно уместно справедливое замечание Ю. Левады о том, что изменения внутри групп элиты связаны и со сменой поколений, и со сменой стиля деятельности. Постепенно уходят, отодвигаются на второй план те люди, которым приходилось бороться с идеологической, бюрократической машиной советского времени, и при этом в период перемен выступать за демократические преобразования. На смену выдвигаются люди, не имевшие такой общественно-политической «школы», для которых их статусное и материальное возвышение связано с прагматическими обстоятельствами пореформенных лет[19].

Если же говорить о степени представленности бизнеса не только в Сейме, но в органах государственной власти Литвы в целом, то для предыдущих парламентских циклов установлена доля тех политических субъектов, которые до прихода в политическую структуру имели опыт работы в коммерческих структурах. Вполне логично, что доля таких субъектов возрастает с каждым электоральным циклом, если принять во внимание, что в советский период, до провозглашения независимости подобный опыт приобрести было крайне затруднительно. К последнему из исследованных электоральных циклов (2008–2012 гг.) доля политических субъектов, обладающих бизнес-опытом, достигла трети от общего числа политических деятелей, что отражено в табл. 2.

Таблица 2

Источник: авторские расчеты[20].

Такой постепенный рост может быть объяснен не только тем, что возможность конвертации финансового капитала в капитал политический заинтересовала бизнес не сразу, но и структурным фактором. Накопление финансовых ресурсов, рост количества частных предприятий, а с ними и формирование групп состоятельных граждан, ищущих иное применение своим средствам, кроме как традиционное инвестирование, начался с середины 1990-х гг. — после реализации ваучерной приватизации, массового восстановления прав на землю и совершения крупных международных сделок, как, например, приобретение 65% акций Klaipeda Tobacco Company корпорацией Philip Morris в 1993 г.^[21] Быстрая ваучерная приватизация в конечном счете закончилась в довольно закрытых структурах — промышленных холдингах. В результате оформилось сильное влияние национального индустриального лобби на политику, что характерно в целом для трех стран Балтии^[22]. Если проводить разграничение по политическим структурам, то можно отметить, что опытом работы в коммерческих структурах во всех циклах обладают преимущественно представители либо правительства, либо Сейма, причем доля их заметно варьируется в зависимости от цикла. Если в третьем и пятом цикле бывшие бизнесмены работали в основном в правительственных структурах, то в четвертом подавляющее их большинство заседало в Сейме.

Примером вхождения бизнеса во власть может служить опыт одного из богатейших людей Литвы, председателя Конфедерации промышленников Литвы и президента концерна Achema group Б. Лубиса, который в 1991–1992 гг. был вице-премьером, а в 1992–1993 гг. возглавлял правительство. Вплоть до своего ухода из жизни в октябре 2011 г. он обладал весьма высоким уровнем неформального влияния на политический процесс. Его концерн традиционно оказывался среди лидеров по финансовой поддержке политических партий.

В качестве другой иллюстрации того, каким влиянием способен пользоваться бизнесмен, являясь советником того или иного высшего должностного лица, можно назвать Ю. Казицкаса, одного из богатейших бизнесменов Литвы, большую часть своей жизни проведшего в США и имевшего статус советника премьер-министров Литвы К. Прунскене, Г. Вагнорюса, А. Шляжявичюса, председателя Сейма В. Ландсбергиса, президента А. Бразаускаса. Считается, что именно Ю. Казицкас выступил в начале 1990-х гг. организатором личных встреч руководства Литвы с Дж. Бушем-старшим, М. Тэтчер, Ф. Миттераном, Г. Колем, с многочисленными представителями западных бизнес-кругов топ-уровня, а также оказался посредником при совершении крупнейших сделок в Литве (например, по продаже Mažeikių nafta) с участием зарубежных компаний (в частности, он создал компанию OmniTel, которую возглавлял другой выходец из литовской диаспоры в Северной Америке — В. Груодис[23]).

Роль бизнеса в политике можно оценить, опираясь не только на количественное присутствие выходцев из предпринимательского сообщества, но и на то, в какой мере бизнес задействован в поддержке той или иной политической силы. Партийная система Литвы находится в процессе становления, в стране действует более 40 партий, многие из которых появлялись и исчезали, оказываясь лишь временными популистскими проектами. О том, что бизнес в этом процессе играет заметную роль, говорит факт запрета с декабря 2011 г. юридическим лицам финансировать партии. Компаниями, оказавшими наибольшую по итогам 2011 г. финансовую помощь политическим партиям Литвы^[24], стали: Achema group^[25] (общая сумма перечислений — 414 тыс. литов), Arvi group^[26] (общая сумма перечислений — 225 тыс. литов), MG Baltic^[27] (общая сумма перечислений — 160 тыс. литов). Каждая из них инвестировала сразу в несколько различных партий.

Крупнейшие получатели финансовой помощи от Achema group: «Порядок и справедливость», «Христианская партия», «Союз Отечества», «Союз либералов-центристов», «Литовская народная партия». Achema выделила 117,4 тыс. литов в 2011 г., эти деньги получили «Порядок и справедливость» (42 тыс.), «Литовская народная партия» (30 тыс.), «Союз Отечества» (25 тыс.), Литовская социал-демократическая партия (20 тыс.). Концерном Achema group также было выделено 115 тыс. литов, из которых 40 тыс. получило Литовское движение зеленых, 35 тыс. — «Порядок и справедливость», 30 тыс. — «Союз либералов и центра», 10 тыс. — Литовская социал-демократическая партия. Компания Arvi sugar (входит в Arvi group) пожертвовала 133 тыс. литов, перечислив 61 ​​тыс. Движению либералов, Литовской народной партии (42 тыс.), «Союзу Отечества» (30 тыс.). Компания Rietavo veterinarinė sanitarija, принадлежащая группе Arvi, перечислила 42 тыс. Литовской народной партии, 40 тыс. — Движению либералов Литвы, 10 тыс. лит — «Союзу Отечества». Компания MG Baltic Media в 2011 г. распределила 160 тыс. литов между различными партиями: 40 тыс. были переданы «Союзу Отечества» и «Порядку и справедливости», 35 тыс. — Литовский социально-демократический союз, 25 тыс. — Движению литовских зеленых, 20 тыс. — Союзу либералов и центра. Основными спонсорами Партии труда В. Успасских выступали, судя по открытым данным, подконтрольные ему компании — предприятия, входящие в пищевой концерн Vikonda, а также компании, в которых он имел долю в качестве акционера (например, Edvervita). В политическом процессе участвует не только крупный бизнес Литвы, но и представителей малого и среднего бизнеса — например, у Социал-демократической партии Литвы, по данным на 2011 г., среди жертвователей значились около 40 юридических и физических лиц, которые перевели различные суммы от 200 до 40 тыс. литов.

К настоящему моменту можно отметить, что крупный бизнес, желающий реализовать свои интересы через политические рычаги, постепенно отказывается от личного присутствия во власти, предпочитая действовать через своих представителей (например, через депутатов Сейма либо советников высших должностных лиц). Используя различные лоббистские практики в рамках «внутреннего круга», бизнес имеет возможности влияния на политический процесс, оставаясь в то же время за кадром принятия ключевых решений и не неся за них политической ответственности. Несмотря на юридические ограничения, бизнес-сообщество в Литве продолжает играть заметную роль в политическом процессе.

Литература:

1. Левада Ю.А. Элитарные структуры в советской и постсоветской ситуации / Ю.А. Левада // Общественные науки и современность. 2007. № 6. [Levada Yu.A. Elitarnye struktury v sovetskoi i postsovetskoi situacii // Obshestvennye nauki i sovremennost'. 2007. № 6.]
2. Линдблом Ч. Политика и рынки. Политико-экономические системы мира / Ч. Линдблом. М. : Институт комплексных стратегический исследований, 2005. [Lindblom Ch. Politika i rynki. Politiko-ekonomicheskie sistemy mira. M. : Institut kompleksnyh strategicheskii issledovanii, 2005.]
3. Матоните И. Парламентская элита в посткоммунистической Литве (1990–2012 гг.) / Политические элиты в старых и новых демократиях / И. Матоните ; под ред. О.В. Гаман-Голутвиной, А.П. Клемешева. Калининград : Изд-во БФУ им. И. Канта, 2012. [Matonite I. Parlamentskaya elita v postkommunisticheskoi Litve (1990–2012 gg.) / Politicheskie elity v staryh i novyh demokratiyah / pod red. O.V. Gaman-Golutvinoi, A.P. Klemesheva. Kaliningrad: Izd-vo BFU im. I. Kanta, 2012.].
4. Самонис В. Трансформация Литовской экономики : от Москвы к Вильнюсу и от плана к рынку / В. Самонис. Варшава : Центр социально-экономических исследований, 1995. [Samonis V. Transformaciya Litovskoi ekonomiki: ot Moskvy k Vil'nyusu i ot plana k rynku. Varshava: Centr social'no-ekonomicheskih issledovanii, 1995.]
5. Тев Д.Б. Структурная власть бизнеса: некоторые проблемы концептуализации и исследования / Российские властные институты и элиты в трансформации : материалы восьмого Всероссийского семинара «Социологические проблемы институтов власти в условиях российской трансформации» / Д.Б. Тев ; отв. ред. А.В. Дука. СПб. : «Интерсоцис», 2011. [Tev D.B. Strukturnaya vlast' biznesa: nekotorye problemy konceptualizacii i issledovaniya / Rossiiskie vlastnye instituty i elity v transformacii: Materialy vos'mogo Vserossiiskogo seminara «Sociologicheskie problemy institutov vlasti v usloviyah rossiiskoi transformacii» / Otv. red. Duka A.V. SPb.: Intersocis, 2011.]
6. Шкаратан О.И. Социальная стратификация России и Восточной Европы : сравнительный анализ / О.И. Шкаратан. М. : Изд. дом ГУ ВШЭ, 2006. [Shkaratan O.I. Social'naya stratifikaciya Rossii i Vostochnoi Evropy: sravnitel'nyi analiz. M. : Izd. dom GU VShE, 2006.]

Bibliography:

1. Agh A. The Politics of Central Europe. London, Thousand Oaks, New Delhi: Sage Publications, 1998.
2. Alisauskiene R. Politines nuostatos ir rinkimai Lietuvoje // Politologija. 2000. № 2 (18).
3. Girnius S. Lithuanian Politics Seven Months after the Elections // RFE/RL Research Report, 1993. Vol. 2. № 27.
4. Hankiss E. East European Alternatives. Oxford: Claredon Press, 1990. P. 319.
5. Hankiss E. Reforms and the Coversion of Power // Upheaval against the Plan: Eastern Europe on the Eve of the Storn / Ed. by Weilemann P., Brunner G., Tokes R. Oxford: Berg, 1991.
6. Matonyte I. Parliamentary Elite in Post-Communist Lithuania (1990–2012) / Political elites in old and new democracies / O. Gaman-Golutvina, A. Kle­meshev (eds.). Kaliningrad: IKBFU Publishing House, 2012.
7. Matonyte I., Mink G. From Nomenklatura to Competitive Elites: Communist and Post-Commu­nist elites // Berglund S., Duvold K. Baltic democracy at the crossroads an elite perspective. Kristian­sand : Høyskoleforl, 2003. P. 37–57.
8. Norgaard O. Studies of Communism in Transition. The Baltic States after Independence. Cheltenham, Edward Elgar, 1995.
9. Pettai V. The Consolidation of the Political Class in the Baltic States / Paper presented at the 4th General Conference of the European Consortium for Political Research September 7-9, 2007.
10. Staniszkis J. The Dynamics of the Breakthrough in Eastern Europe: The Polish Experience. Berkley: University of California Press, 1991.
11. Terk E., Reid A. From state-owned enterprises to innovation-based entrepreneurship: a comparison of the Baltic states / Estonian Human Development Report. Baltic Way(s) of Human Development: Twenty Years On. 2010/2011. Eesti Koostöö Kogu. Tallinn: AS Printon Trükikoda 2011.
12. Useem M. The Inner Circle: Large Corporations and the Rise of Business Political Activity in the U.S. and U.K. New York, Oxford University Press, 1984. 246 pp.
13. Vogel D. Political Science and the Study of Corporate Power: A Dissent from the New Conventional Wisdom // British Journal of Political Science. 1987. Vol. 17. № 4.
14. Wasilewski J., Wnuk-Lipinski E. Poland: Winding road from the Communist to the post-Solidarity elite // Theory and Society. Vol. 24. 1995.